Незатейливая история
О том, как далеко можно уйти из дома
Ольга Бурая
© Ольга Бурая, 2016
© Ольга Викторовна Девятова, фотографии, 2016
ISBN 978-5-4483-0744-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Привычный маршрут «дом-работа» скользил под ногами: через двор, в проход между домами, мимо ещё не открывшихся ларьков, бегом через дорогу, на остановку.
Утро было заиндевелым. Заспанные деревья в кружевных чепчиках инея зябко жались к краям тротуара. Холодное дыхание ночи всё ещё лежало вокруг белёсой дымкой. Сиреневый намёк на солнце украдкой выглядывал из-за домов. Всё было готово ко дню.
Оксана остановилась на обочине в сомнениях: впереди лежали две полосы отполированного льдом асфальта, разделённые грязным ледяным гребнем. Поток машин был по-утреннему медлительным и неуверенным. Мелкими шажками, царапая полировку набойками, Оксана добралась до середины дороги. Она посмотрела направо, как завещали давным-давно, в первом классе, и, оценив расстояние до ближайшей машины, приступила к завершающему манёвру.
День сегодня обещал быть хорошим. Во-первых, она проснулась раньше будильника, во-вторых, успела и перекусить, и даже помыть посуду, и более того – немного прибраться на кухне. И даже после того, как она оделась и накрасилась, всё равно ещё оставалось время спокойно, не торопясь, добраться на работу. Муж ещё спал, когда она подошла поцеловать его перед уходом, и его тёплый вкусный запах стал уговаривать остаться. На пороге комнаты она ещё раз обернулась: в сумерках утра спальня казалась миражом. На работу совсем расхотелось. Но на сердце всё равно было легко. Да, день сегодня будет отличным.
И сейчас, когда до остановки оставалось меньше пары метров, а на горизонте уже появилась маршрутка, день всё ещё обещал быть хорошим. И даже когда Оксана начала понимать, что никак не успевает убраться из-под колёс машины, которая ехала прямо на неё и не собиралась тормозить, в придуманное обещание всё ещё верилось.
Как-то неожиданно быстро небо оказалось прямо перед лицом, а асфальт прямо за спиной. Глаза закрылись. Стало не хватать воздуха. Оксана вдохнула. Воздух оказался тёплым и жидким…
– С чего же мне начать рассказ, волхв?
– Ну, попробуй начать сначала. Многие басни начинаются именно с этого, – рассмеялся Наволод1.
Хм.… Если бы я знала, где оно – это самое начало. Я посмотрела на вышитый временем узор моей жизни. Где же оно? Нет, не там, где тычет в меня пальцем старый Белозер. И не там, где лежу я, завёрнутая в мамину рубаху, в колыбельке. Нет в узоре стежков, с которых всё началось.
– Ну, если сначала, то история будет длиной, – предупреждающе прищурилась я.
– А куда нам торопиться?
– Тогда вот тебе рассказ с самого, что ни на есть, начала.
Началось всё тогда, когда меня ещё и в помине не было, и бабка Избава2 носила моего отца.
Пронеслась над окрестными деревнями Птица-Юстрица3. Огонь жертвенника не гас ни днём, ни ночью, а люди продолжали исходить кровавым поносом и сохли на глазах. Но самый большой урожай Морана4 собрала тогда среди детей. В домах стало пусто и тихо. И страшно. Ходили по деревне не люди, а тени. И не понятно было – толи от болезни, толи от горя были эти запавшие глаза и сморщенная кожа.
Бабушка всё это время из дома вообще не выходила. Одежду не меняла и воды не пила, только жидкой кашей питалась. Дед Здибор5 долго боролся с болезнью и победил. Рассказывали, что от богатыря, каким он был, тогда ничего не осталось.
Прошло три месяца, и Избава родила мальчика. Имя ему дали Здирад6.
Не смотря на то, что рос Здирад, оправдывая своё имя, бабка не находила себе места, твёрдо веря, что Морана приходила в чёрные дни болезни именно по его навь7. Чтобы хоть как-то успокоиться, решила Избава сходить к волхву Белозеру8 – пусть он расскажет, что ждёт её сыночка в будущем. Волхв начал с хорошего, сказав, что проживёт Здирад долгую жизнь, что обойдут его стороной и болезни, и дикие звери, и нечисть, но тут же снова внёс в душу смятение. Сказал, мол, будет у сынка твоего несчастье, и принесёт это несчастье белобровая женщина.
Избава сначала пригорюнилась, но потом решила поспорить с Судьбой. Ведь не зря же назвали её Избавой.
И стала она караулить несчастье её сына, словно охотник – скрытно и хладнокровно. Ни одна женщина или девушка не ускользала от взгляда Избавы. Да они, собственно, и не старались. Им было невдомёк, что смотря им в лицо, ищет она беду.
Искать пришлось почти десять лет. И найти на лице шестилетней девчушки Люнеги9.
Люнега была дочерью Яглики10 и Прелимира11. Она и сама по себе-то не была крепышкой, а уж в перешитой из мамкиной рубахе казалась совсем крохой. И была она белой. Белой-белой – словно не сама Яглика выносила и родила её, а Луна оставила свою дочь на воспитание. Вроде и было Люнеги в кого такой уродиться, а всё равно была она белее и отца и матери. Волосы, ресницы и, главное для Избавы, брови были у Люнеги цвета выбеленного льняного полотна.
Через много лет я, по несчастью, стану племянницей Люнеги, а по счастью – внучкой Яглики.
А пока Избава не могла придумать – как же побороть ей её врага, который смотрел исподлобья незакалённой сталью своих огромных глаз, и думать себе не думал, что лишил Избаву сна.
Перебрав всё, что только можно было придумать, решила моя премудрая бабушка держать врага своего – как и положено – поближе к себе. Пусть Люнега будет ей дочерью – не посмеет она тогда своему брату вред причинить.
Сказано – сделано. Самая маленькая из сестёр Здирада, Янислава12, чуть помладше белобровой девчонки. Скоро родители будут отправлять Люнегу со старшими в лес – за ягодами. Тут-то Янислава и поможет. Отправит её Избава вместе с ними, а Люнегу попросит как бы приглядеть за младшей подружкой. А дальше – Боги помогут, и получится всё так, как надеется Избава.
Можно сказать, что Боги помогли тогда. Подарили они Люнеге и Яниславе дружбу. Но не детскую, до первой ссоры, а настоящую – крепкую и мудрую. Они и, правда, стали как сёстры.
Но только ничего хорошего из этой помощи не вышло. А может и не помощь это была вовсе, а наказание Избаве, за то, что хотела она изменить то, что самим Богам изменить не под силу. Кто знает…
Радовалась бабка моя – каждый раз, когда прибегала Люнега в гости, когда усаживала её Избава за стол со своей семьёй, глядела тепло на мою, ещё только будущую, тётку, когда та за обе щеки уплетала угощения. Радовалась, думая, что перехитрила она Беду.
Ведь не люди, а Боги сказали – если ел с человеком один хлеб, значит, породнились. А уж против заветов Богов никто из смертных не может идти.
Но как часто бывает, пойдя окружным путём, мы именно там и встречаем того, с кем хотели разминуться.
Пролетело время, и Люнега сняла рубаху13. И оказалось, что вовсе это и не маленькая щуплая девчушка, а девушка с точёным станом, большими серыми глазами и пушистой белой косой – время так и не смогло сделать её темнее.
Янислава по-хорошему, но всё же завидовала подруге – ей самой ещё рано было бегать на посиделки. Поэтому все новости приходили к Яниславе сами. Люнега исправно приходила в гости, щеголяя новенькой, чёрной в бело-голубую клетку, поневой14.
Избава, как и прежде, усаживала подругу дочери за стол, но теперь с каждым разом делала всё менее охотно. Не нравилось ей, как Люнега смотрела на Здирада. Слишком уж прямым и ясным был этот взгляд. «Вся в мать» – хмурилась бабка и думала о том, что опять придётся идти к волхву.
Люнега, и правда, взяла нрав у матери, но не весь, а только часть.
Про мать Люнеги, мою бабку Яглику, я потом расскажу. Вот кто-кто, а она, действительно, была подарком Богов, и в первую очередь – мне.
А пока наступил тот вечер, когда дорога моей ещё не начавшейся нигде жизни сделала очередной крутой поворот.
Янислава очень любила вечера, когда все дела были переделаны, и она с матерью и сёстрами садилась за любимое рукоделие: Удеса15 плела кружева, Адела16 и Янислава вышивали. Так было раньше. А теперь, когда обеих старших сестёр выдали замуж, они сидели вдвоём с мамой. Теперь они могли вдоволь пошептаться, и хотя Янислава скучала по сёстрам, вечера ей стали нравиться больше. Шепталась, правда, в основном, она, а мама слушала, но и этого Яниславе этого было достаточно: чувство тайны поселялось в эти моменты где-то в животе и протягивало к сердцу свою пушистую лапку. От этого голос становился тихим и мягким, и тёплая, тянущая истома накрывала с головой. Янислава могла бы до утра проговорить, пересказывая принесённые Люнегой новости, свои мысли и домыслы, и спрашивая маму обо всём что, только приходило в голову.
